О самом главном

[tabakerkazoloto]

Люблю я этот фик. Точнее, люблю те эмоции и ощущения, которые испытывала при его написании. Как же хорошо, что теперь можно его повесить у себя.

Название: О самом главном
Автор: Табакерка_с_Позолотой
Бета: Нелли Дин
Размер: мини, 1615 слов
Пейринг/Персонажи: Жавер, Вальжан и другие
Категория: джен
Жанр: AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Жаверу снова не повезло с утоплением. Негостеприимная Сена
Примечание/Предупреждения: аллюзии, подчас смутные и неявные. Да и вообще - Рождественскую историю не стоило пересматривать, да.

тык-тык

От ночной реки невыносимо, мутно пахло тиной и нечистотами. Хотя, может, второе ему лишь чудилось — он и сам уже не знал, а кишки все равно сводило противной судорогой. Мутило. Хотя, для того, что сейчас он собирался сделать — состояние самое подходящее. Мутное состояние. Даже если бы он привык хоть как-то называть свои чувства, то иного названия бы не подобрал. Да и не хотелось.

Шляпа. Пистолет. Пистолет и шляпа?..

Жаль, что достанутся кому-нибудь из утренних попрошаек. Неважно, впрочем. Сейчас он не вправе ставить себя выше этих людей. После того, что он сделал, он...

Жавер нагнулся вперед, впиваясь пальцами во влажную от ночной измороси решетку, вглядываясь в бурлящую тьму под ногами.

Всего один рывок. Один рывок и несколько простых движений — сущая муть и ерунда.

— Умирать больно, господин Жавер.

От неожиданности он не вздрогнул, нет. А, казалось, наоборот, окаменел, превратился в еще один кривой узор чугунной решетки, потому что этот голос он не мог услышать. Но слышал, черт побери! Муть и грязь, а может, и само Подземное. Разжимал ли он руки?

— Вы бы отошли от края, я боюсь туда подходить — с детства высоты не люблю, а уж один раз...на русских горках, так испугалась, так испугалась! — Фантина всплеснула худыми руками и нервно заправила короткую прядь волос за ухо.

— Я умер?

— Отойдите от края, добрый инспектор Жавер!

А вот теперь он все-таки вздрогнул, потому что прекрасно помнил этот молящий тон, и тем ужаснее было слышать его вновь, что просила теперь мертвая девка не за себя. И тогда... Тогда на эти мольбы пришел... Думать дальше было невыносимо, слушать девкины просьбы — и того хуже.

Жавер сделал шаг от решетки. Затем еще. И еще один. Мостовая ощущалась под сапогами не менее реально, чем обычно, а мертвая уже много лет шлюха и не думала исчезать. Жавер не верил в призраков, но ситуация упорно стремилась к высшей точке абсурда; он, черт возьми, догадывался, что умирать больно! И слышать не желал про всякие русские горки!

— Что тебе нужно? — он привычно насупил брови, пытаясь сдержать гнев и хоть немного прояснить ситуацию.
Девка покраснела, опустила глаза, словно и не дрожала перед ним когда-то, ползая на коленях по грязному полу. Словно игривая барышня перед кавалером — благо, такого он в жизни навидался.

— Дайте мне руку... Да вот сюда, положите ее ко мне на грудь, как тогда...господи, как же я тогда!.. — Фантина нервно рассмеялась, сжимая его ладонь и прикладывая к выступающим оголенным ключицам.

Она была слишком жалкая, слишком дрожащая и глупая для призраков из Бездны. А еще под рукой что-то противно горячило и неприятно заходилось нервным стуком чужое сердце.

— Вы...больны? — против воли спросил он. Больше от изумления, нежели от участия.
— Что вы, я совершенно здорова!

Она рассмеялась и зашлась надрывным кашлем.

А в следующую минуту они оказались у больничной койки.

Смотреть на себя оказалось премерзким занятием. Но Жавер привык не отводить глаз от правды — он кричал, смеялся, черт знает как застегнул воротничок — достойное зрелище, что уж! И лучше бы он дал, — подумалось вдруг отчетливо, жутко, — эти злосчастные три дня и посадил бы, забыл после как страшный сон. И девка бы не являлась тогда призраком... Совести?

Он ведь практически...

— Вы не убивали меня, — она коснулась его сжатых в кулак пальцев.

Но Жавер не видел стоящую рядом женщину. Он видел лишь огарок свечи и мертвое тело — Вальжана уже увели, а пустая комната смотрелась еще более жутко. Он, не моргая, смотрел на труп. Кривая улыбка тронула его губы.

— Да ну?

Фантина улыбнулась и сжала его ладонь.

— Просто посмотрите, господин Жавер.

Через мгновение он снова видел труп падшей женщины. И только спустя еще несколько секунд Жавер понял... И замер — это жалкое, изломанное тело тоже принадлежало Фантине! Но лежала она не на больничной койке, а подворотне. И ветер ерошил лохмотья ее атласного платья.

— Меня долго били тогда, — она смотрела ему в глаза прямо и спокойно, так, как никогда не посмотрела бы при жизни, — носками сапог, кулаками... И ком снега за лиф платья — о, как я молила о нем! — ком снега убил меня здесь; в грязи, без надежды, без месье мэра... и, — тут у нее дрогнули уголки губ, — без вас, господин Жавер.
— Что за бред?! — рявкнул он и сжал ее плечи, пытаясь понять, что за чушь продолжает нести эта девка. Только вот посмотреть ей в глаза Жавер не смог.

— Если бы вы не пришли тогда... Если бы не забрали меня, не разогнали этих, — она тяжело вздохнула, — господ... Мою дочь бы выгнали на мороз, месье мэр не узнал бы обо мне.

— Месье мэр не узнал бы обо мне... — еле слышно повторил он.

Фантина рассмеялась, и ее пухлые губы обнажили ряд ровных, жемчужных зубов.

Жавер стоял на мостовой.

— Ну и ну! А у фараонов, оказывается, тоже бывают старые и потертые шляпы.

Подобной наглости Жавер не мог стерпеть даже от призрака, тем более — от уличной оборванки.

— Не тронь! — Угрожающе рыкнул он и вырвал цилиндр из грязных загребущих рук Эпонины Тенардье.

— Не очень-то и хотелось, — девчонка совершенно непотребный образом показала ему язык и, словно дикая кошка, отскочила к краю мостовой.

Проследив за его тяжелым взглядом, покачала головой:

— Даже не думай подходить туда же. Буду кричать. И кусаться — я это умею, ты знаешь.
— Стража своего папаши? — Жавер ухмыльнулся, но не двинулся с места.

— Никогда! Не в этой жизни, — ухмыльнулась девчонка не хуже него. — Давай руку, шпик.

Он не двинулся с места. Эпонина досадливо сморщилась и подскочила — ходить спокойно, кажется, она и не умела — к нему сама.

— Видно, у меня такая судьба: порядочный господин добровольно, — какая-то горечь мелькнула в этой ее фразе, — руки мне не подаст.

Ее рука была еще теплее, чем у Фантины. И совсем не дрожала.

Что ж... лачуга Горбо не стала для него неожиданностью. Бросившийся бежать вперед бандитов Вальжан неожиданностью не стал тоже. Казалось бы, еще мгновение, если бы этот несчастный адвокат!...

Жавер похолодел. Потому что мысль была ужасна и неправильна, хотя и так естественна для него. Был бы арест — ошибочный, мерзкий и непоправимый. И преступник все равно остался на свободе. Преступник, носящий при себе полицейский значок.

— Он бы не выстрелил, — Эпонина грустно покачала головой, но в ее голосе отчетливо слышалась нежность. — Он чистый, этот господин Мариус. Чище нас с вами. Но твоя чистота здесь была нужнее, инспектор.
Жавер недоуменно нахмурился:

— Чем это? — а сам подумал, что впервые слышит о своей чистоте. И от кого!

— Вы можете выстрелить тогда, когда выстрел нужен. Но вы не боитесь не стрелять.

Эпонина ухмыльнулась и вдруг хмыкнула:

— У отца порох отсырел. Но вас точно кто-то заговорил, не иначе.

А когда в хижине внезапно погас огонь, а на полу в неестественной позе раскинулось тело с обожженным предплечьем, заставив Жавера вздрогнуть всем телом и против воли податься вперед, Эпонина еле слышно выдохнула — и он также беззвучно прошептал:

— Если бы не пришел...

Через мгновение мерзкая комната растаяла, как утренний туман на мостовой. Эпонина и не думала растворяться, а, нахохлившись, подпирала руками решетку.

— Знаете, — почему-то ему было приятно, что девчонка перешла на «вы», — вы как-то моего брата за ухо с моста стащили, паршивца. Так я с вами бы сейчас так же поступила, если бы...

— Если бы ростом вышла? — спросил он беззлобно, но девчонка исчезла. Только от Сены вдруг потянуло свежестью зарождающегося утра.

— Ну, не всех господь такой статью наделяет, что уж тут поделать...

Жавер недоуменно смотрел, как к нему довольно бодро хромал старик. Причем он ясно помнил, что где-то старика видел, но где...

— Меня когда-то звали Фошлеваном, — вдруг улыбнулся ему хромой. И Жавер сжал руки в кулаки.

— И когда-то меня придавило телегой.

— Вы хотите сказать, что вы...тоже? Из-за меня?

Казалось, что теперь он мог поверить и в такое.

— Да нет же! Господь с вами, инспектор Жавер! — замахал руками Фошлеван. — Наоборот, спасибо, что напомнили ему тогда... А то он, может, и сам бы не вспомнил, какой силой... Да что прошлое ворошить!

Вы и не могли тогда по-другому. И он не мог. Тогда все правильно было.

— Правильно ли?

— Правильно. Вы знали тогда, что делаете. Знали оба — а разве это не есть правда?

— Тогда зачем вы здесь? Показать, как вас раздавило, не вмешайся я? — Жавер не хотел грубить этому человеку, но все эти задушевные разговоры были ему непонятны, а боль причиняли — словно все он понимал давным-давно.

Фошлеван лишь протянул ему руку. Жавер не колебался.

— Почему он всегда разворачивается?

— Он не может прийти туда.

— Он спас этого...адвоката из ада, отдал ему свою дочь — и не может прийти?! — Жавер решительно ничего не мог понять. И злился. В общем, ощущал свои обычные чувства при виде Вальжана. Про какую-то нелепую, щенячью робкую радость он предпочитал не думать — это было бы уже слишком.

— Боюсь, он действительно не может, — Фошлеван покачал головой. — Покой, что я видел у него в монастыре, — да, вы были правы тогда, совершенно правы, — этот покой оставил его.

— Но я оставил его! Ему больше ничего не грозит!

— А он сам?

— Сам?!

— Неужели вы сами не знаете, что только сам человек может вынести себе самый страшный и глупый приговор?

Фошлеван неодобрительно посмотрел на него, отчего злость несколько поутихла под волной стыда за свою слабость. Но лишь за тем, чтобы вспыхнуть с новой силой.

— Он. Ничего. Им. Не. Сказал.

Слова тяжело слетали с губ, раскаленные и злые. Старик печально покачал головой. И перед тем, как растаять в утренней свежести и в проклятиях всяким бывшим каторжникам, зачем-то его обнял.

И радость примешалась к злобе, отравой и какой-то горькой сладостью смягчая его слова.

— Безумец, сейчас же сойди оттуда! — Вальжан, растрепанный, без галстука, тянул к нему руку.

И почему-то Жавер был уверен, что никуда его не перенесет, дотронься он до этой ладони. Возможно, она просто окажется самой теплой и сильной из всех.

Он рассмеялся и шагнул прочь от Сены, которая пела чистым голоском смешного гамена, пахла свежим сеном в волосах уличной девчонки и светилась жемчужным светом в лучах утреннего солнца.

И лишь подходя к Вальжану, уже не стыдясь этой радости, не боясь былой своей злости, он размахнулся и двинул этому невозможному святому прямо в скулу.

— За что? — Вальжан, кажется, решил, что инспектор окончательно спятил.

— За то, что никогда, слышишь, никогда не случится! — радостно рыкнул он и протянул ему руку.
Сам.